Певец Дмитрий Маликов на днях торжественно отметил 35-летие в «Новом Манеже». Корреспонденты «Новых Известий», навестившие его через несколько дней после юбилейного концерта, застали певца в смешанных чувствах. С одной стороны, он выглядел уставшим, с другой – уверенным в будущем. Судя по всему, 35-летие станет для Дмитрия концом одного творческого этапа и началом другого: отныне артист намерен уделять больше времени серьезной музыке.
– Дмитрий, вам самому юбилейный концерт понравился?
– Ощущение хорошее. Конечно, после таких больших мероприятий, к которым долго готовишься, накапливается дикая усталость, но есть и радость, что все состоялось. Пришло много моих друзей, прессы. Мне удалось совместить в принципе несовместимые вещи – торжественный гала-ужин, свой небольшой концерт, телесъемку и презентацию своего проекта инструментальной музыки. И все это я приурочил к своему дню рождения. Я собрался, напряг силы, эмоции, свою команду, подключил еще одну команду и когда в три часа дня пришел на репетицию, то человек 150 уже суетились, копошились, устанавливали все.
– Масштабная вечеринка получилась…
– Да, фактически я провел большой концерт, хотя в зале было всего 200–250 человек. Основной результат: я заявил о себе как о музыканте, который хочет играть инструментальную музыку. Как о мультиинструменталисте и как о человеке, который хочет расширять рамки своего творчества. Что еще? Я порадовал себя и друзей, вкусно их накормив, напоив. Что касается отрицательных моментов, то не все у меня получилось в исполнительском плане. Была идея создать шоу, сочетание различных искусств: живописи, пластики, балета, оригинального жанра, музыки и видеоарта. Я считаю, что инструментальная музыка должна сопровождаться неким видеодействием, которое поможет людям воспринимать музыку через зрительные образы. Еще мне сделали красивый рояль, очень необычный.
– Дмитрий Маликов теперь занялся инструментальной музыкой, а поп-музыка осталась в прошлом?
– Нет, моя работа в песне будет продолжаться, потому что я встал, если хотите, на определенную лыжню и должен по ней идти и не останавливаться. Если я буду заниматься только инструментальной музыкой, мне будет гораздо тяжелее поднять новый проект. Работа с песней позволяет себя чувствовать свободно. Просто я буду чуть меньше уделять этому внимания. А инструментальный проект требует колоссального накала всех сил, эмоций. Это очень трудная задача. Но благородная, она позволяет показать людям разнообразие музыки, и это разнообразие должно их, выражаясь смешным языком, окультуривать.
«Хочу свободного полета»
– Инструменталку действительно приятно слушать. Почему же она у нас плохо продается?
– Не найдены правильные рычаги воздействия на аудиторию. Я лично уверен, что если найти какие-то маркетинговые ходы, то это все можно и нужно восполнить. Я просто чувствую это.
– У вас есть желание встать во главе этого процесса?
– Есть. Но не знаю, хватит ли у меня сил.
– Я слышал, что вы разочаровались в поп-музыке, в поп-культуре. Так ли это?
– Это можно по-разному называть… Покажите мне человека, который бы не разочаровался в поп-культуре. Может быть, такие и есть, но, к сожалению, в нашем случае количество не переросло в качество, а совсем даже наоборот. Это не то чтобы разочарование, скорее определенная усталость от тех обстоятельств, которые сложились вокруг современной поп-музыки. Рамки стали узкими и тесными.
– Что за обстоятельства, если не секрет?
– Формат. Требуется, чтобы было все просто, нет возможности экспериментировать. Надо следовать неким тенденциям. А задача художника в том, что он всегда идет наперекор тенденциям. Только тогда он побеждает. В песне я этого сделать не могу, потому что останусь без слушателя. А инструментальная музыка позволяет это сделать.
– Когда вы начинали петь на эстраде, вы соблюдали эту тенденцию, тот самый формат?
– Тогда было проще, потому что было очень мало всего, было большое поле деятельности. А сейчас все кубики на этом поле заняты. Люди устали от всего этого. Молодежь следует каким-то своим кумирам, а взрослым людям вообще нет дела ни до чего. Поэтому я думаю, что инструментальная музыка – как раз то, что им нужно.
– Альтернативный музыкальный прорыв может произойти, с вашей точки зрения, именно в «инструменталке» или в каких-то других стилях?
– Не знаю, но думаю, музыка будущего – инструментально-вокальная. Сейчас большая проблема со словами. Очень трудно найти поэта, который пишет современным языком – понятным и интересным. А ходить по кругу – «улетаю-таю» – не хочется.
– Земфира – не один ли из таких редких поэтов?
– Земфиру я люблю, она одна из немногих артистов, которые талантливо зажглись на небосклоне. Но ей тоже тяжело. Она достаточно редко выпускает пластинки, но скоро должен выйти альбом, который я с нетерпением жду.
– Почти от всех поп-музыкантов можно услышать фразу: «На нашей эстраде много пошлости, бездарности». Получается, что непонятно, о ком они говорят: все претенденты на звания «пошляков» и «бездарей» произносят эту сакраментальную фразу. Но никто никогда не протянул указательный палец и не сказал: вот она, пошлость. Вы готовы на нее указать?
– Пошлость может касаться манеры поведения, манеры одеваться, слов, которые неинтересны, музыки, которая плохо аранжирована, плохо сделана и банальна. Вот там есть пошлость, пожалуй. Что касается имен, я не думаю, что будет этично называть тех, к кому это относится. К тому же когда всего становится много, это уже пошло. Интересна новизна.
«Продюсирование – хлопотное дело»
– Накануне вашего юбилея интернет-ленты новостей запестрели заголовками: группа Plazma подает в суд на своего продюсера Дмитрия Маликова. Контракт, мол, закончился, а он не отдает права на название. Ваш дебют на продюсерском поприще можно считать неудачным?
– Я считаю «Плазму» достаточно успешным проектом. Пять лет мы его делали, но когда пришло время расставаться, стали, образно говоря, делить собственность. Знаете, как муж с женой расходятся. Все это просочилось в прессу, а поскольку я человек неконфликтный, то решил уступить и разрешил ребятам пользоваться названием. Мы приняли решение продолжать сотрудничество, хотя и не в таких больших объемах.
– Но говорят, после этого вы зареклись заниматься продюсерской деятельностью?
– Нет, не зарекся, хотя определенная усталость от постоянного выяснения отношений есть. Просто надо быть аккуратнее всем – и артистам при подписании контракта, и продюсерам при подборе артистов для проекта. Продюсирование вообще очень хлопотное дело. Нужно обязательно иметь медиаресурс – радиостанцию, телеканал или что-то еще. Деньгами все решить невозможно. Безусловно, нужно сделать интересный продукт, тем более что поп-музыка сейчас пребывает в развалинах. Мало появляется нового. Сегодня мы видим очень много полностью сконструированных проектов, а я хочу свободного творчества, полета, хотя и понимаю, что это чревато финансовыми осложнениями.
– У вас на официальном сайте висит объявление: «Разыскиваются талантливые, молодые, красивые, энергичные до 27 лет». Вы все-таки набираете новую группу?
– Это объявление всегда было. И во время «Плазмы», и после, и до. Мало кто находится. Но сегодня как продюсер я бы поработал, наверное, в рок-музыке, потому что сейчас нет нового рок-героя. И было бы интересно создать девичью группу. Но здесь приходится аккуратничать: девушки быстро выходят замуж за интересных молодых людей, которые тут же говорят: «Зачем тебе работать? У тебя все есть».
– А связывать кабальными контрактами – это не ваш метод?
– Во-первых, это не мой метод, а во-вторых, их трудно связать. Знаете, против одной силы всегда находится другая.
– Как вам «телевизионно-фабричное» производство артистов?
– С одной стороны, оно принесло большие плоды – много артистов, много песен. С другой стороны, говорят, что эта кампания сильно ограничила возможности людей, которые не попали в фабрикантские проекты. Это сделало всю нашу музыку несколько аморфной. Если ты на «Фабрике» – у тебя есть шанс, если не на «Фабрике» – шанса нет. Я не совсем согласен, что это так, хотя доля правды в этом есть.
Отныне Дмитрий будет чаще появляться на концертах без микрофона. «Я сбегал из музыкальной школы»
– Вам ведь когда-то пророчили будущее пианиста в классической музыке?
– Не пророчили, просто я этому учился. Нужно быть фанатично преданным этому делу, а мне не хватает усидчивости. И еще здесь вопрос одаренности. Чтобы стать известным музыкантом-классиком, нужно быть гением. А я не гений.
– Учебе в музыкальной школе вы сопротивлялись?
– Было такое, сопротивлялся. Убегал с уроков, прыгал из окон с первого этажа. Но и нравилось многое. Не было отвращения, но и любви не было.
– Какой музыкой увлекались в юности?
– Queen, Deep Purple… Чуть позже – Yes, потом такие стили, как new wave, рэгги.
– Музыкальные родители давали вам свободу выбора в этом отношении?
– Давали, и именно поэтому я стал заниматься тем, чем занимаюсь и
поныне. В противном случае мне было бы труднее, и я остался бы зашоренным классическим музыкантом. Они предоставляли возможность экспериментировать, и поп-музыка стала для меня экспериментом. В 88-м году я написал несколько песен, и вдруг они «покатили». Все получилось естественно и легко, никто не предпринимал каких-то особых усилий. Просто отдали несколько песен в ларьки, которые занимались распространением фонограмм. Не было ни клипов, ничего такого, и это все распространилось на кассетах.
– Простите, в обычные торговые ларьки отдали?
– «Ларьки» – это студии звукозаписи. Они записывали материал на кассеты и тиражировали музыку в огромных количествах. Тогда нужна была новая волна на эстраде, новые веяния, эстрада была очень уж закостенелой.
– Насколько я знаю, вы росли вместе с Володей Пресняковым?
– Да, но Володя вскоре начал работать, его звездный час случился раньше, чем у меня… И с этого момента мы общались меньше. Он постарше и был для меня таким авторитетом, старшим товарищем.
– Как только вышли клипы, у вас появилось море поклонниц. Как вы восприняли «маликоманию»?
– На самом деле клево. Мне было очень приятно, когда обрушилась такая любовь. Я кайфовал и наслаждался этим, но относился как к некой данности своей судьбы и своей профессии. И поскольку до этого не был избалован женским вниманием, не потерял из-за этого голову.
– Что выдумывали поклонницы, чтобы покорить ваше сердце?
– Кровью писали письма, угрожали броситься с девятого этажа, принимать таблетки, снотворное. Еще моим родителям приносили маленьких детей и говорили, что я где-то загулял и это мои дети. Как я реагировал? Я в ответ старался включить «морозильный агрегат», на всех ведь меня не хватало. У меня была охрана тогда. Кстати, одно время моим охранником был Володя Турчинский, который сейчас в группе «Динамит». Помню, на первом концерте (это было на стадионе в Туле) он, запросто поднимающий какие-то самолеты-пароходы, обалдел оттого, что в одиночку не смог унести все цветы, которые мне подарили. Конечно, не потому, что они были тяжелые, а просто был такой объем, что он не смог их обхватить.
– Не жалеете, что сейчас вокруг вас нет былого ажиотажа?
– А вокруг кого есть? Его просто нет вокруг поп-музыки. В этом проблема. Повторюсь, поп-музыка в развалинах. Сейчас нет былого героизма. Даже когда нынешние поп-герои, новые кумиры приезжают куда-то на гастроли, все равно это не то, что было с нами, когда мы начинали.
– Была и обратная сторона медали. Говорят, что однажды на концерте в вас бросили камень и попали в лицо…
– Было такое в 91-м году в Махачкале. Это не единичный случай, когда в артиста что-то бросают. Попали в лицо, рассекли бровь, мне потом зашивали. Очень неприятный момент. Я в Махачкалу с тех пор не езжу.
«Я не против здорового смеха над собой»
– Сейчас вы забронзовели, и о вас песни сочиняют. Я имею в виду песню «Письмо Диме Маликову», которую поет группа «Чебоза» от лица вашего деревенского фаната, она же кавер-версия на песню Эминема. Вы помните, как услышали ее впервые?
– Да, мне позвонил Миша Козырев с «Нашего радио» и сказал, что к ним принесли такую песню, и он ее хочет поставить в эфир. «Но, – говорит, – ты мой товарищ, я хочу тебе ее показать сначала». Я послушал, посмеялся. Говорю: «Что ж, нормально. Хочешь – включай. Ничего там особенного нет». Потом тот же Козырев вел телевизионный «Неголубой огонек» и пригласил меня. Я согласился: «Если хочешь, давай споем, приколемся». Я не против здорового смеха над собой.
– Кстати, во вторник Козырев уволился с «Нашего радио». Пока неизвестно, поменяют ли они музыкальную политику, но вам не кажется, что наш FM-диапазон унифицируется?
– Да, к сожалению. Требуется унифицированный подход к написанию поп-песни, а я этого не хочу. Не хочу писать в том формате, который берут радиостанции. А если я напишу не в этом формате, песня никуда не попадет. А инструментальная музыка никуда не попадет априори. Я заранее пишу ее «в воздух», и мне спокойнее.
– По большому счету, это укор потребителю, слушателю. Ходят разговоры, что тот же Козырев ушел, потому что станция перестала приносить доходы от рекламы, у нее снизился рейтинг…
– Да, кстати, его радио «Ультра» я слушал с удовольствием. Там много было замечательных песен. И очень жалко, что этой станции не стало. Неплохая станция появилась на ее месте, но это опять жвачка из старых европейских хитов. Сколько же можно? Очевидно, люди слушают радио и не слышат его. Вообще, необходимость обратить на себя внимание – самое сложное, что сейчас есть. Я пытаюсь обратить на себя внимание. Пускай это будет не так массово, но это будет. Видимо, радиостанции стремятся к тому, чтобы музыка просто не раздражала и люди не переключали кнопку. Они слушают это как фон. А на «Ультра» была агрессивная музыка, она заставляла обращать на себя все внимание и была обращена к определенной категории молодых слушателей.
– Когда в Москву приезжала Уитни Хьюстон, было много разговоров, что она намерена записать песню с Дмитрием Маликовым. Что это за история?
– Действительно, так было. Мы с ней встретились, я показал ей материал. Она не то чтобы хотела записать песню… Просто однажды в Польше или еще где-то увидела мой клип и, когда собиралась в Россию, сказала организаторам: «У вас есть такой интересный парень. Познакомьте меня с ним». Мы познакомились, но она была в совершенно безумном состоянии. Очень худая, бледная. Кто был на концерте, наверняка понял, что она приехала в Москву серьезно больной. Причем «простыла» – это мягко сказано. Потом я узнал, что она легла в клинику для лечения от наркомании, у нее не самый простой в жизни период. Она, конечно, взяла с собой мои записи, но не откликнулась.
– Еще с кем-то из знаменитых западных звезд удалось поработать?
– У меня был концерт с Крисом де Бургом. Я ему аккомпанировал. Хороший, клевый дядька. Вообще, инструментальная музыка как раз хороша тем, что она не имеет границ. И я хочу выступать совместно с нашими артистами, с западными, выступать послом доброй воли ЮНЕСКО. Эта музыка позволяет затрагивать вопросы противостояния миров, накалившейся политической, идеологической, религиозной обстановки. Не так много музыкантов, которые об этом задумываются и это делают.
Дочь Стефания – лучшее произведение Дмитрия Маликова. «Это и есть счастье»
– Знаете, как на юбилее традиционно произносят тост за родителей, так и в юбилейном интервью нельзя обойти эту тему. Отец ваш по-прежнему руководит «Самоцветами»?
– Да, отец со мной играл на концерте. Я его заставил играть на контрабасе, который он не брал в руки много лет. Я морально поддерживаю его, он меня. Родители у меня замечательные. Впрочем, они у всех хорошие. Помню, когда мне было два года, папа привез из Японии аппаратуру и дал мне послушать The Beatles, это было так прикольно. Я уже тогда смог оценить эти чарующие, волшебные звуки. У «битлов» нереальная энергетика.
– Родители больше подбадривали вас или находили изъяны и поводы для критики?
– Иногда бывало так, что они хвалили то, что не очень хорошо, и наоборот, бывает, что я всем доволен, а они за что-то начинали критиковать. Непредсказуемые.
– Как успехи у Инны, вашей сестры?
– Уже год она готовится выступить с новой программой, снимает материал, и он уже на подходе. Поп-музыка сегодня – это производственный процесс, необходимо много работать. Нужна хорошая музыка, аранжировка, нужно хорошо выглядеть, чтобы клип хороший был… Очень много моментов. Но она в энтузиазме.
– Подводя итог своих 35 лет, скажите, что кроме творческого удовлетворения принесла вам всесоюзная известность?
– Во-первых, финансовую самостоятельность. Я имею возможность содержать семью и помогать людям. Сейчас хочется заниматься благотворительностью. Во-вторых, интересные контакты с другими известными людьми. Я могу общаться с ними на равных, вхож в те места, куда люди неизвестные войти не могут. В-третьих, у меня есть социальный статус, я живу в своей любимой стране, которая дает мне жизнь и работу. В ней я себя ощущаю счастливым, полноценным человеком, который нужен и востребован. Это и есть счастье.
Справка «НИ»
Дмитрий МАЛИКОВ родился 29 января 1970 года в артистической семье. Отец Юрий Маликов – художественный руководитель ВИА «Самоцветы». Мать Людмила Вьюнкова – артистка балета. Свои первые песни Дмитрий написал в 16 лет. Помимо песенного творчества, занимается современной инструментальной музыкой. В 1994 году окончил Московскую государственную консерваторию по классу фортепиано. Сыграл главную роль (пианиста) в фильме Александра Прушкина «Увидеть Париж и умереть». Дмитрий Маликов – лауреат многочисленных музыкальных конкурсов и фестивалей. В 1995 году стал обладателем премии The World Music Awards как самый успешный российский исполнитель. В 2000 году получил статуэтку «Овация» за интеллектуальный вклад в развитие молодежной культуры. За свою карьеру выпустил 8 сольных альбомов. Главные хиты – «До завтра», «Нет, ты не для меня», «Звезда моя далекая», «Выпью до дна».
Баканов К. Дмитрий Маликов: «Хочу быть послом доброй воли» // Новые известия. – №19 (февраль). – с. 1, 18 – 19.
| +2 |
  |
Загрузка ...
